![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
Entry tags:
О Строцеве
(Всё из того же свежего номера журнала "Воздух")
Непросто искать обоснования приязни, но иной раз и это занятие оказывается интересным. Прежде мне не приходилось задаваться вопросом, чем (почему) мне нравятся стихи Дмитрия Строцева, казалось бы, нравятся и всё, мы же не литературные критики, в конце-то концов! [Да и они редко балуют поэтов и читателей изложением причин своих любовей-нелюбовей.] Но вот появился повод об этом задуматься, и оказалось, что причин, как минимум, четыре. Не знаю, больше ли это или меньше нерассуждающей симпатии, просто перечислю их не по степени важности.
Читателя во мне подкупает прямота обращений в его стихах. Кажется, что они адресованы тебе, даже если они устремлены гораздо выше, потому что даже тогда они не направлены через читательскую голову, поверх неё, но захватывают, охватывают и её в своём стремлении.
Жительницу Иерусалима земного не может оставить безразличной постоянное, одушевляющее все его стихи, стремление Строцева в Иерусалим Горний. Пафос хожений, как свидетельствует легенда, у него наследственный, от деда.
Человеку, для которого дружба всегда была высшим проявлением любви, бесценно в Строцеве то, что и в поэзии он остаётся другом своих друзей. И речь не только о щедрости, с какой он пропагандирует их стихи, но и в поэтическом диалоге, который он с ними ведёт, и в открытости его посвящений. А редкая откровенность, с которой он говорит о тех, кто повлиял на него, кому обязана его поэзия, свидетельствует о том, что и в них он видит своих друзей.
И, наконец, поэта, ищущего особой полупрозрачности в стихах, не может не веселить псевдо-прозрачность его поэтики, когда только чудится, что видимое (читаемое) видится (читается) насквозь, на просвет, а при ближайшем, тщательном рассмотрении, оказывается, что всё видимое – лишь кажимость, лишь игра сложных переплетений внутри самой горной породы, которую для нужд этого отзыва назову строцевитом.
Непросто искать обоснования приязни, но иной раз и это занятие оказывается интересным. Прежде мне не приходилось задаваться вопросом, чем (почему) мне нравятся стихи Дмитрия Строцева, казалось бы, нравятся и всё, мы же не литературные критики, в конце-то концов! [Да и они редко балуют поэтов и читателей изложением причин своих любовей-нелюбовей.] Но вот появился повод об этом задуматься, и оказалось, что причин, как минимум, четыре. Не знаю, больше ли это или меньше нерассуждающей симпатии, просто перечислю их не по степени важности.
Читателя во мне подкупает прямота обращений в его стихах. Кажется, что они адресованы тебе, даже если они устремлены гораздо выше, потому что даже тогда они не направлены через читательскую голову, поверх неё, но захватывают, охватывают и её в своём стремлении.
Жительницу Иерусалима земного не может оставить безразличной постоянное, одушевляющее все его стихи, стремление Строцева в Иерусалим Горний. Пафос хожений, как свидетельствует легенда, у него наследственный, от деда.
Человеку, для которого дружба всегда была высшим проявлением любви, бесценно в Строцеве то, что и в поэзии он остаётся другом своих друзей. И речь не только о щедрости, с какой он пропагандирует их стихи, но и в поэтическом диалоге, который он с ними ведёт, и в открытости его посвящений. А редкая откровенность, с которой он говорит о тех, кто повлиял на него, кому обязана его поэзия, свидетельствует о том, что и в них он видит своих друзей.
И, наконец, поэта, ищущего особой полупрозрачности в стихах, не может не веселить псевдо-прозрачность его поэтики, когда только чудится, что видимое (читаемое) видится (читается) насквозь, на просвет, а при ближайшем, тщательном рассмотрении, оказывается, что всё видимое – лишь кажимость, лишь игра сложных переплетений внутри самой горной породы, которую для нужд этого отзыва назову строцевитом.
А вот и он: