Entry tags:
О Строцеве
(Всё из того же свежего номера журнала "Воздух")
Непросто искать обоснования приязни, но иной раз и это занятие оказывается интересным. Прежде мне не приходилось задаваться вопросом, чем (почему) мне нравятся стихи Дмитрия Строцева, казалось бы, нравятся и всё, мы же не литературные критики, в конце-то концов! [Да и они редко балуют поэтов и читателей изложением причин своих любовей-нелюбовей.] Но вот появился повод об этом задуматься, и оказалось, что причин, как минимум, четыре. Не знаю, больше ли это или меньше нерассуждающей симпатии, просто перечислю их не по степени важности.
Читателя во мне подкупает прямота обращений в его стихах. Кажется, что они адресованы тебе, даже если они устремлены гораздо выше, потому что даже тогда они не направлены через читательскую голову, поверх неё, но захватывают, охватывают и её в своём стремлении.
Жительницу Иерусалима земного не может оставить безразличной постоянное, одушевляющее все его стихи, стремление Строцева в Иерусалим Горний. Пафос хожений, как свидетельствует легенда, у него наследственный, от деда.
Человеку, для которого дружба всегда была высшим проявлением любви, бесценно в Строцеве то, что и в поэзии он остаётся другом своих друзей. И речь не только о щедрости, с какой он пропагандирует их стихи, но и в поэтическом диалоге, который он с ними ведёт, и в открытости его посвящений. А редкая откровенность, с которой он говорит о тех, кто повлиял на него, кому обязана его поэзия, свидетельствует о том, что и в них он видит своих друзей.
И, наконец, поэта, ищущего особой полупрозрачности в стихах, не может не веселить псевдо-прозрачность его поэтики, когда только чудится, что видимое (читаемое) видится (читается) насквозь, на просвет, а при ближайшем, тщательном рассмотрении, оказывается, что всё видимое – лишь кажимость, лишь игра сложных переплетений внутри самой горной породы, которую для нужд этого отзыва назову строцевитом.
Непросто искать обоснования приязни, но иной раз и это занятие оказывается интересным. Прежде мне не приходилось задаваться вопросом, чем (почему) мне нравятся стихи Дмитрия Строцева, казалось бы, нравятся и всё, мы же не литературные критики, в конце-то концов! [Да и они редко балуют поэтов и читателей изложением причин своих любовей-нелюбовей.] Но вот появился повод об этом задуматься, и оказалось, что причин, как минимум, четыре. Не знаю, больше ли это или меньше нерассуждающей симпатии, просто перечислю их не по степени важности.
Читателя во мне подкупает прямота обращений в его стихах. Кажется, что они адресованы тебе, даже если они устремлены гораздо выше, потому что даже тогда они не направлены через читательскую голову, поверх неё, но захватывают, охватывают и её в своём стремлении.
Жительницу Иерусалима земного не может оставить безразличной постоянное, одушевляющее все его стихи, стремление Строцева в Иерусалим Горний. Пафос хожений, как свидетельствует легенда, у него наследственный, от деда.
Человеку, для которого дружба всегда была высшим проявлением любви, бесценно в Строцеве то, что и в поэзии он остаётся другом своих друзей. И речь не только о щедрости, с какой он пропагандирует их стихи, но и в поэтическом диалоге, который он с ними ведёт, и в открытости его посвящений. А редкая откровенность, с которой он говорит о тех, кто повлиял на него, кому обязана его поэзия, свидетельствует о том, что и в них он видит своих друзей.
И, наконец, поэта, ищущего особой полупрозрачности в стихах, не может не веселить псевдо-прозрачность его поэтики, когда только чудится, что видимое (читаемое) видится (читается) насквозь, на просвет, а при ближайшем, тщательном рассмотрении, оказывается, что всё видимое – лишь кажимость, лишь игра сложных переплетений внутри самой горной породы, которую для нужд этого отзыва назову строцевитом.
no subject
(no subject)
no subject
(no subject)
no subject
(no subject)
(no subject)
А вот и он:
no subject
(no subject)