![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
Hаши игры (3):
Третий вопрос от ![[livejournal.com profile]](https://www.dreamwidth.org/img/external/lj-userinfo.gif)
argentova: На другое эссе Билла Берроуза, которое я вчера перевела (называется Creative Reading): дайте список из пяти величайших пассажей мировой литературы и объясните, в чем величие.
Здесь я определённо застопорилась. С величием у меня всегда были проблемы. В человеческом величии я бы не отказала только ламед-вавникам*, что по определению невозможно. В художественном плане величие принято связывать с грандиозностью задачи, но грандиозные творения обычно производят на меня впечатление лишь в тех случаях, когда они уже пали жертвой времени, не величавостью своей, но демонстрацией её тщеты.
Поэтому говорить я могла бы только о самых любимых мной пассажах, которых настолько же больше пяти, насколько упрямо я отказываюсь от создания иерархий внутри опозноваемого как любимое.
Если же ограничиться первым, что придёт на ум, то получится секрет из пяти фрагментов:
1. - Интересно, почему это бесполезно? - размышляла Алиса, пробираясь на
ощупь между столами и стульями. В дальнем конце лавки было очень темно. -
Что это? Чем ближе я подхожу к яйцу, тем дальше оно уходит от меня! А это
что такое - стул? Почему же у него тогда ветки? Откуда здесь деревья? А
вот ручеек! В жизни не видела такой странной лавки!
Так размышляла Алиса, с каждым шагом удивляясь все больше и больше.
Стоило ей подойти поближе, как все вокруг превращалось в деревья, и она
уже думала, что и яйцо последует общему примеру.
(Из главы "Вода и вязанье",Льюис Кэрролл. Алиса в Зазеркалье, пер. Н.Демуровой)
2. - Что вы думаете делать - куда направиться? - спросил я.
- О, не знаю. Самое главное я уже сделала. Я уничтожила письма.
- Уничтожили письма? - ахнул я.
- Да, на что они мне? Я их вчера сожгла в печке, листок за листком.
- Листок за листком, - повторил я деревянным голосом.
- Почти весь вечер ушел на это - их было так много.
Комната вдруг пошла передо мною кругом, и на миг у меня по-настоящему
потемнело в глазах. Потом темнота рассеялась, и я увидел мисс Тину на том же
месте, но метаморфоза исчезла, передо мной снова была неказистая, мешковато
одетая пожилая женщина.
(Генри Джеймс. Письма Асперна, пер. Е. Калашниковой )
3. Все эти подробности я заметил не сразу, но и с первого взгляда я увидел
больше, чем можно было бы предположить. Я увидел, что все, чему надлежало
быть белым, было белым когда-то очень давно, а теперь утеряло белизну и
блеск, поблекло и пожелтело. Я увидел, что невеста в подвенечном уборе
завяла, так же как самый убор и цветы, и ярким в ней остался только блеск
ввалившихся глаз. Я увидел, что платье, когда-то облегавшее стройный стан
молодой женщины, теперь висит на иссохшем теле, от которого осталась кожа да
кости. Однажды на ярмарке меня водили смотреть страшную восковую фигуру,
изображавшую не помню какую легендарную личность, лежащую в гробу. В другой
раз меня водили в одну из наших старинных церквей на болотах посмотреть
скелет в истлевшей одежде, долгие века пролежавший в склепе под каменным
полом церкви. Теперь скелет и восковая фигура, казалось, обрели темные
глаза, которые жили и смотрели на меня. Я готов был закричать, но голос
изменил мне.
- Кто здесь? - спросила леди.
- Пип, мэм.
- Пип?
- Мальчик от мистера Памблчука, мэм. Я пришел... играть.
- Подойди ко мне, дай на тебя посмотреть. Подойди ближе.
Вот тут-то, стоя перед ней и стараясь не встречаться с ней глазами, я и
разглядел подробно все, что ее окружало, и заметил, что часы ее остановились
и показывают без двадцати девять, и большие часы в углу комнаты тоже стоят и
тоже показывают без двадцати девять.
(Чарльз Диккенс. Большие надежды, пер. М. Лорие, глава VIII)
4. И в самом деле, потеря эта осталась невознаградимой, ибо никогда больше
не сыскалось министра, которому пришелся бы так впору орден
Зелено-пятнистого тигра с двадцатью пуговицами, как отошедшему в вечность
незабвенных Цинноберу.
(Э.Т.А.Гофман. Крошка Цахес, по прозванию Циннобер, пер. А. Морозова, глава IX - Смерть Крошки Цахеса)
5. Марта 25 числа случилось в Петербурге необыкновенно странное происшествие. Цирюльник Иван Яковлевич, живущий на Вознесенском проспекте (фамилия его утрачена, и даже на вывеске его — где изображен господин с запыленною щекою и надписью: «И кровь отворяют» — не выставлено ничего более), цирюльник Иван Яковлевич проснулся довольно рано и услышал запах горячего хлеба.
( Н.В.Гоголь. Нос)
* ламед-вавники, скрытые праведники - "на земле, говорит Талмуд, должно быть не менее тридцати шести Праведных мужей, которым было бы дозволено созерцать Божественное Присутствие". Согласно традиции именно на них (а не на трёх китах) и держится мир. (числовое значение букв "ламед" и "вав" – тридцать шесть)
argentova: На другое эссе Билла Берроуза, которое я вчера перевела (называется Creative Reading): дайте список из пяти величайших пассажей мировой литературы и объясните, в чем величие.Здесь я определённо застопорилась. С величием у меня всегда были проблемы. В человеческом величии я бы не отказала только ламед-вавникам*, что по определению невозможно. В художественном плане величие принято связывать с грандиозностью задачи, но грандиозные творения обычно производят на меня впечатление лишь в тех случаях, когда они уже пали жертвой времени, не величавостью своей, но демонстрацией её тщеты.
Поэтому говорить я могла бы только о самых любимых мной пассажах, которых настолько же больше пяти, насколько упрямо я отказываюсь от создания иерархий внутри опозноваемого как любимое.
Если же ограничиться первым, что придёт на ум, то получится секрет из пяти фрагментов:
1. - Интересно, почему это бесполезно? - размышляла Алиса, пробираясь на
ощупь между столами и стульями. В дальнем конце лавки было очень темно. -
Что это? Чем ближе я подхожу к яйцу, тем дальше оно уходит от меня! А это
что такое - стул? Почему же у него тогда ветки? Откуда здесь деревья? А
вот ручеек! В жизни не видела такой странной лавки!
Так размышляла Алиса, с каждым шагом удивляясь все больше и больше.
Стоило ей подойти поближе, как все вокруг превращалось в деревья, и она
уже думала, что и яйцо последует общему примеру.
(Из главы "Вода и вязанье",Льюис Кэрролл. Алиса в Зазеркалье, пер. Н.Демуровой)
2. - Что вы думаете делать - куда направиться? - спросил я.
- О, не знаю. Самое главное я уже сделала. Я уничтожила письма.
- Уничтожили письма? - ахнул я.
- Да, на что они мне? Я их вчера сожгла в печке, листок за листком.
- Листок за листком, - повторил я деревянным голосом.
- Почти весь вечер ушел на это - их было так много.
Комната вдруг пошла передо мною кругом, и на миг у меня по-настоящему
потемнело в глазах. Потом темнота рассеялась, и я увидел мисс Тину на том же
месте, но метаморфоза исчезла, передо мной снова была неказистая, мешковато
одетая пожилая женщина.
(Генри Джеймс. Письма Асперна, пер. Е. Калашниковой )
3. Все эти подробности я заметил не сразу, но и с первого взгляда я увидел
больше, чем можно было бы предположить. Я увидел, что все, чему надлежало
быть белым, было белым когда-то очень давно, а теперь утеряло белизну и
блеск, поблекло и пожелтело. Я увидел, что невеста в подвенечном уборе
завяла, так же как самый убор и цветы, и ярким в ней остался только блеск
ввалившихся глаз. Я увидел, что платье, когда-то облегавшее стройный стан
молодой женщины, теперь висит на иссохшем теле, от которого осталась кожа да
кости. Однажды на ярмарке меня водили смотреть страшную восковую фигуру,
изображавшую не помню какую легендарную личность, лежащую в гробу. В другой
раз меня водили в одну из наших старинных церквей на болотах посмотреть
скелет в истлевшей одежде, долгие века пролежавший в склепе под каменным
полом церкви. Теперь скелет и восковая фигура, казалось, обрели темные
глаза, которые жили и смотрели на меня. Я готов был закричать, но голос
изменил мне.
- Кто здесь? - спросила леди.
- Пип, мэм.
- Пип?
- Мальчик от мистера Памблчука, мэм. Я пришел... играть.
- Подойди ко мне, дай на тебя посмотреть. Подойди ближе.
Вот тут-то, стоя перед ней и стараясь не встречаться с ней глазами, я и
разглядел подробно все, что ее окружало, и заметил, что часы ее остановились
и показывают без двадцати девять, и большие часы в углу комнаты тоже стоят и
тоже показывают без двадцати девять.
(Чарльз Диккенс. Большие надежды, пер. М. Лорие, глава VIII)
4. И в самом деле, потеря эта осталась невознаградимой, ибо никогда больше
не сыскалось министра, которому пришелся бы так впору орден
Зелено-пятнистого тигра с двадцатью пуговицами, как отошедшему в вечность
незабвенных Цинноберу.
(Э.Т.А.Гофман. Крошка Цахес, по прозванию Циннобер, пер. А. Морозова, глава IX - Смерть Крошки Цахеса)
5. Марта 25 числа случилось в Петербурге необыкновенно странное происшествие. Цирюльник Иван Яковлевич, живущий на Вознесенском проспекте (фамилия его утрачена, и даже на вывеске его — где изображен господин с запыленною щекою и надписью: «И кровь отворяют» — не выставлено ничего более), цирюльник Иван Яковлевич проснулся довольно рано и услышал запах горячего хлеба.
( Н.В.Гоголь. Нос)
* ламед-вавники, скрытые праведники - "на земле, говорит Талмуд, должно быть не менее тридцати шести Праведных мужей, которым было бы дозволено созерцать Божественное Присутствие". Согласно традиции именно на них (а не на трёх китах) и держится мир. (числовое значение букв "ламед" и "вав" – тридцать шесть)
no subject
За отрывки спасибо.
no subject
no subject
То есть теоретически все всегда и так понятно. Только иногда важно указать на конкретное словесное воплощение этого "и так понятно". Это и есть мое "объянение". Литература ведь не анекдот.
no subject
Кроме того, вряд ли бы приняла для себя эту формулировку. Говорю "вряд ли бы", так как не читала ведь.
Ни Хэмингуэй, ни Фицджеральд в мою обойму бы не попали.
Литературы без запаха смерти на самом деле не существует.
Нет, хотя анекдот может быть литературой. Вот хотя бы "Нос".
no subject
На самом деле mea culpa, чего-то я заработалась и начала предполагать, что всем другим мое дословное знание этого эссе, отнявшего у меня (чуть не сказала "половину жизни") немало времени из-за обилия цитаций и аллюзий, разделяет весь мир. Так что приношу извинения за невнятно сформулированный вопрос.
А Хэм. и Фитцджеральдом в мою обойму тоже бы не попали. Зато обязательно попал бы кусочек из Фолкнера.
no subject
Я вообще-то по отношению к любимыи книжкам (и прочим любимым) предпочитаю не проявлять волю к иерархичности:-)
no subject
no subject
no subject
no subject